Уранотипия [litres] - Владимир Сергеевич Березин

В этот момент на другом краю мира скрипела повозка со скарбом русских путешественников, длился долгий переход, и задремавшему подполковнику приснились два англичанина: капитан Честней и капитан Линч, с которыми он говорил в Антиохии. Англичане поведали ему о предполагаемом строительстве канала к Евфрату.

Подполковник вёл с ними бесконечную беседу, а сам пытался понять, зачем они рассказывают о разборных пароходах и удивительных паровых лопатах.

Наконец он ответил, что до Багдада согласно профилю местности нужно строить не канал, а железную дорогу. Англичане переменились в лице, и один из них стал вдруг говорить о его, Львова, провидческом даре. В нынешнем сне один из англичан приблизился к нему, и полковник уже не мог понять, это капитан Линч или капитан Честней. Английский глаз занял всё поле зрения, поворочался, а потом голос из-за него сказал, что самое главное запечатлеть невозможно. Один поэт хотел описать замок хана в Ханабалыке, который он видел, накурившись опия. Но слуги сказали, что к нему гость из Порлока – дрянь город, последний город, хуже Бирмингема, поверьте, мой русский друг, – но в гостиной никого не было, пришелец исчез, как и картина ханского дворца, всё растаяло. Ничего у вас не выйдет, ничего…

Сон прервался, и подполковник вернулся в прежний мир – жары и пыли, повозка скрипела, пел вполголоса какую-то арабскую песенку молодой капитан, а Максим Никифорович обмахивался женским веером.

«Англичане ничего не знают, это всё сон, – думал подполковник. – Англичанам интересно, как мы будем действовать в Сирии – пойдём ли с севера, из Анатолии, или же окажемся на востоке, где от империи норовит отложиться Багдадский пашалык. Они хотят меня подтолкнуть к тому, чтобы я писал в отчётах об удобстве десанта, но десант затруднителен из-за гористости берегов. И всякий десант погибнет там бесспорным образом. Получится ли дело, о котором пишет старец Сергий, мне неведомо, а морского десанта не надобно».

Сергий – именно так звали русского монаха, – как мертвец, лежал в своей келье, похожей на склеп. Ему был не нужен солнечный свет, и он питался крошками, будто воробей.

Всё реже он выплывал из своих снов в обыденную жизнь. Его окружала чужая земля, где не замерзают реки, но жестокость людей всё та же. Людей больше не распинают, но дай только волю – вспомнят старые способы убивать и мучить друг друга. И это не зависит от того, кому и как они молятся, в каком месте они живут, замерзают ли их реки, или у них вовсе нет рек, наполнено ли их небо холодом или сочится зноем.

И старик превратился в маленького мальчика, смешного и лопоухого.

VII

(зеркало неба)

Когда бы смертным толь высоко

Возможно было возлететь,

Чтоб к солнцу бренно наше око

Могло, приближившись, воззреть,

Тогда б со всех открылся стран

Горящий вечно Океан.

Михаил Ломоносов

Он уже целый год жил в монастыре послушником, и его всё устраивало. В монастырь он пришёл от голода. Мать его умерла, и из дома его тут же выгнали. Мальчика звали Фёдором, а фамилия ему была не положена. Род его был худ, и словам матери о том, что он происходит от какого-то знатного грека, никто не верил.

Иногда он сомневался, нужно ли ему становиться монахом. Думать об этом приходилось по ночам, потому что днём он работал в огороде или возил воду из Иордана. Иордан – так называлась река, которая несла на юг русскую воду.

Всё тут назвали именами из святых книг. На Хермоне он рубил дрова, за Фавором – собирал грибы.

По ночам полагалось спать, а не думать, но Фёдор был ещё слишком молод.

Думы плавно переходили во сны, о которых он никому не рассказывал. Чаще всего ему снилось небо, серое и гладкое, будто лист жести. Он любит смотреть наверх и наяву.

Вот и в этот раз он лёг на холодную землю и принялся смотреть в небо. Небо было похоже на зеркало, и он увидел в нём своё отражение. Оно было безобразно. На него смотрел дурак в подряснике.

Единственным, с кем послушник вёл беседы, был старый монах. Монах был так стар, что никто не знал, сколько ему лет, а сам он это забыл за ненадобностью.

Да и одежды на старом монахе истлели прямо на теле.

Как-то старик заметил, что послушник лежит в саду и смотрит в небо. Будто зверь-черепаха, старик прошёл до святого источника и обратно, а мальчик всё лежал на земле.

Старик заговорил с ним:

– Ты смотришь на птиц?

– Нет, – отвечал мальчик, – я просто смотрю в небо.

– Знаешь, те, кто смотрит на звёзды, мне понятны. Те, кто наблюдает за птицами, мне понятны тоже. А вот того, кто смотрит в пустое место, я вижу впервые. Можешь объяснить, что ты делаешь?

Мальчик честно сказал, что не может. Иногда он видит в пустоте себя, а иногда к бесконечной вышине прибавляется музыка.

Старик объяснил, что прежде, чем глядеть в пустоту, нужно научиться смотреть на звёзды.

И тем летом они вместе лежали в саду, и старик объяснял ему диковинные названия созвездий.

В небе над ними плыли Лебедь, Орёл, Ворон и Журавль. Голубя и Ворона мальчик не видел, и старик объяснял ему, что для этого нужно совершить путешествие на юг. Ворон и Голубь были птицами Ноя, и сперва Ной пустил Ворона искать землю, а затем – Голубя. Голубь принёс ветку в клюве, а Ворон не принёс ничего, потому что заплутал и не вернулся. C тех пор Ворон летает по земле и кричит: «Ковчег! Ковчег!» – и зовёт всякого искать Ковчег вместе. Да вот беда, из этих поисков никто не возвращается.

– А есть ещё созвездие Феникс, иначе называемое «Жар-птица», – говорил старик. – Но его мы не видим, потому что его можно увидеть только над Святой землёй. Да и не дай тебе бог видеть Жар-птицу.

Потом, когда похолодало, они сидели на ступенях у входа в сад, и старик учил его именам птиц.

Оказалось, что птица Стриж летит быстрее мысли и даже спит в небе. Птица Пеликан отрывает у себя куски мяса, чтобы кормить детей, а византийская птица Орёл имеет две головы и постоянно парит над русской землёй.

Но главные русские птицы были Сирин, Алконост, Гамаюн и Жар-птица, иначе называемая «Феникс».

Старик